Добро пожаловать,
Гость
|
ТЕМА: Фаина Раневская остроумные афоризмы и цитаты
Фаина Раневская остроумные афоризмы и цитаты 9 года 3 мес. назад #1838
|
* * * Когда в Москву привезли «Сикстинскую мадонну», Фаина Георгиевна услышала разговор двух чиновников из Министерства культуры. Один утверждал, что картина не произвела на него впечатления. Раневская заметила: – Эта дама в течение стольких веков на таких людей производила впечатление, что теперь она сама вправе выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет! * * * На вопрос: «Вы заболели, Фаина Георгиевна?» – она обычно отвечала: «Нет, я просто так выгляжу». * * * – Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, – требует капризная молодая актриса. – Всё будет настоящим, – успокаивает ее Раневская. – Всё: и жемчуг в первом действии, и яд – в последнем. * * * Сотрудница Радиокомитета N. постоянно переживала драмы из-за своих любовных отношений с сослуживцем, которого звали Симой: то она рыдала из-за очередной ссоры, то он ее бросал, то она делала от него аборт. Раневская называла ее «жертва ХераСимы». * * * Однажды Раневскую спросили: почему красивые женщины пользуются большим успехом, чем умные? – Это же очевидно: ведь слепых мужчин совсем мало, а глупых пруд пруди. * * * Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал. – Жалко, что мы не захватили пианино, – говорит Фаина Георгиевна. – Неостроумно, – замечает кто-то из сопровождавших. – Действительно неостроумно, – вздыхает Раневская. – Дело в том, что на пианино я оставила все билеты. * * * Однажды Юрий Завадский, худрук Театра им. Моссовета, где работала Фаина Георгиевна Раневская (и с которым у нее были далеко не безоблачные отношения), крикнул в запале актрисе: «Фаина Георгиевна, вы своей игрой сожрали весь мой режиссерский замысел!» «То-то у меня ощущение, что я наелась дерьма!» – парировала Раневская. * * * Идущую по улице Раневскую толкнул какой-то человек, да еще и обругал грязными словами. Фаина Георгиевна сказала ему: – В силу ряда причин я не могу сейчас ответить вам словами, какие употребляете вы. Но я искренне надеюсь, что когда вы вернетесь домой, ваша мать выскочит из подворотни и как следует вас искусает. * * * Актеры обсуждают на собрании труппы товарища, который обвиняется в гомосексуализме: «Это растление молодежи, это преступление!» – Боже мой, несчастная страна, где человек не может распорядиться своей жопой, – вздохнула Раневская. * * * Объясняя кому-то, почему презерватив белого цвета, Раневская говорила: «Потому что белый цвет полнит». * * * – Я не пью, я больше не курю и я никогда не изменяла мужу потому еще, что у меня его никогда не было, – заявила Раневская, упреждая возможные вопросы журналиста. – Так что же, – не отстает журналист, – значит у вас совсем нет никаких недостатков? – В общем, нет, – скромно, но с достоинством ответила Раневская. И после небольшой паузы добавила: – Правда, у меня большая жопа, и я иногда немножко привираю! * * * Настоящая фамилия Раневской – Фельдман. Она была из весьма состоятельной семьи. Когда Фаину Георгиевну попросили написать автобиографию, она начала так: «Я – дочь небогатого нефтепромышленника…» Дальше дело не пошло. * * * В архиве Раневской осталась такая запись: «Пристают, просят писать, писать о себе. Отказываю. Писать о себе плохо – не хочется. Хорошо – неприлично. Значит, надо молчать. К тому же я опять стала делать ошибки, а это постыдно. Это как клоп на манишке. Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей. Воспоминания – это богатство старости». * * * В юности, после революции, Раневская очень бедствовала и в трудный момент обратилась за помощью к одному из приятелей своего отца. Тот ей сказал: – Дать дочери Фельдмана мало – я не могу. А много – у меня уже нет… * * * – Первый сезон в Крыму, я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея…» После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены. * * * О своей жизни Фаина Георгиевна говорила: – Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга – «Судьба – шлюха». * * * В свое время именно Эйзенштейн дал застенчивой, заикающейся дебютантке, только появившейся на «Мосфильме», совет, который оказал значительное влияние на ее жизнь. – Фаина, – сказал Эйзенштейн, – ты погибнешь, если не научишься требовать к себе внимания, заставлять людей подчиняться твоей воле. Ты погибнешь, и актриса из тебя не получится! Вскоре Раневская продемонстрировала наставнику, что кое-чему научилась. Узнав, что ее не утвердили на роль в «Иване Грозном», она пришла в негодование и на чей-то вопрос о съемках этого фильма крикнула: – Лучше я буду продавать кожу с жопы, чем сниматься у Эйзенштейна! Автору «Броненосца» незамедлительно донесли, и он отбил из Алма-Аты восторженную телеграмму: «Как идет продажа?» * * * Долгие годы Раневская жила в Москве в Старопименовском переулке. Ее комната в большой коммунальной квартире упиралась окном в стену соседнего дома и даже в светлое время суток освещалась электричеством. Приходящим к ней впервые Фаина Георгиевна говорила: – Живу, как Диоген. Видите, днем с огнем! Марии Мироновой она заявила: – Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили. – Но ведь так нельзя жить, Фаина. – А кто вам сказал, что это жизнь? Миронова решительно направилась к окну. Подергала за ручку, остановилась. Окно упиралось в глухую стену. – Господи! У вас даже окно не открывается… – По барышне говядина, по дерьму черепок… * * * Эта жуткая комната с застекленным эркером была свидетельницей исторических диалогов и абсурдных сцен. Однажды ночью сюда позвонил Эйзенштейн. И без того неестественно высокий голос режиссера звучал с болезненной пронзительностью: – Фаина! Послушай внимательно. Я только что из Кремля. Ты знаешь, что сказал о тебе Сталин?! Это был один из тех знаменитых ночных просмотров, после которого «вождь народов» произнес короткий спич: – Вот товарищ Жаров хороший актер, понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду, и все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает и все равно всегда разная… * * * – Как вы живете? – спросила как-то Ия Саввина Раневскую. – Дома по мне ползают тараканы, как зрители по Генке Бортникову, – ответила Фаина Георгиевна. * * * Раневская на вопрос, как она себя сегодня чувствует, ответила: – Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула… * * * «Третий час ночи… Знаю, не засну, буду думать, где достать деньги, чтобы отдохнуть во время отпуска мне, и не одной, а с П.Л. (Павлой Леонтьевной Вульф. – Ред.). Перерыла все бумаги, обшарила все карманы и не нашла ничего похожего на денежные знаки… 48-й год, 30 мая». (Из записной книжки народной артистки). * * * – Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, – говорила она об одной актрисе. Обсуждая только что умершую подругу-актрису: – Хотелось бы мне иметь ее ноги – у нее были прелестные ноги! Жалко – теперь пропадут… * * * Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит: – Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он действительно не видит. – Почему ты так решила? – Он же сказал тебе: «Спасибо, красотка!» * * * – Скажите Фаине Георгиевне, – обращался режиссер Вapпаховский к своему помощнику Нелли Молчадской, – скажите ей, пусть выходит вот так, как есть, с зачесанными волосами, с хвостом. Он все еще имел наивность думать, что кто-то способен влиять на Раневскую. Памятуя советы осторожных, он тщательно подбирал слова после прогона: – Все, что вы делаете, изумительно, Фаина Георгиевна. Буквально одно замечание. Во втором акте есть место, – я попросил бы, если вы, разумеется, согласитесь… Следовала нижайшая просьба. Вечером звонок Раневской: – Нелочка, дайте мне слово, что будете говорить со мной искренне. – Даю слово, Фаина Георгиевна. – Скажите мне, я не самая паршивая актриса? – Господи, Фаина Георгиевна, о чем вы говорите! Вы удивительная! Вы прекрасно репетируете. – Да? Тогда ответьте мне: как я могу работать с режиссером, который сказал, что я говно?! * * * Увидев исполнение актрисой X. роли узбекской девушки в спектакле «Кахара» в филиале «Моссовета» на Пушкинской улице, Раневская воскликнула: «Не могу, когда шлюха корчит из себя невинность». * * * Однажды, посмотрев на Галину Сергееву, исполнительницу роли «Пышки», и оценив ее глубокое декольте, Раневская своим дивным басом сказала, к восторгу Михаила Ромма, режиссера фильма: «Эх, не имей сто рублей, а имей двух грудей». * * * В разговоре Василий Катанян сказал Раневской, что смотрел «Гамлета» у Охлопкова. – А как Бабанова в Офелии? – спросила Фаина Георгиевна. – Очень интересна. Красива, пластична, голосок прежний… – Ну, вы, видно, добрый человек. Мне говорили, что это болонка в климаксе, – съязвила Раневская. * * * – Приходите, я покажу вам фотографии неизвестных народных артистов СССР, – зазывала к себе Раневская. * * * Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров о том, чтобы, если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать. Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна: – Здравствуйте! Все молчат. – Здравствуйте! Никто не обращает внимания. Она в третий раз: – Здравствуйте! Опять та же реакция. – Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу. * * * – Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями, – жалуется Раневская психиатру. – А в чем дело? Каковы симптомы? – Очень тревожные: все, что говорит Завадский, кажется мне разумным… * * * Узнав, что ее знакомые идут сегодня в театр посмотреть ее на сцене, Раневская пыталась их отговорить: – Не стоит ходить: и пьеса скучная, и постановка слабая… Но раз уж все равно идете, я вам советую уходить после второго акта. – Почему после второго? – После первого очень уж большая давка в гардеробе. * * * Раневская повторяла: «Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне все-таки дадут интересную роль?» Ей послали пьесу Жана Ануя «Ужин в Санлисе», где была маленькая роль старой актрисы. Вскоре Раневская позвонила Марине Нееловой: «Представьте себе, что голодному человеку предложили монпансье. Вы меня поняли? Привет!» * * * В Театре имени Моссовета, где Раневская работала последние годы, у нее не прекращались споры с главным режиссером Юрием Завадским. И тут она давала волю своему острому языку. Когда у Раневской спрашивали, почему она не ходит на беседы Завадского о профессии актера, Фаина Георгиевна отвечала: – Я не люблю мессу в бардаке. * * * Во время репетиции Завадский за что-то обиделся на актеров, не сдержался, накричал и выбежал из репетиционного зала, хлопнув дверью, с криком «Пойду повешусь!» Все были подавлены. В тишине раздался спокойный голос Раневской: «Юрий Александрович сейчас вернется. В это время он ходит в туалет». * * * В «Шторме» Билль-Белоцерковского Раневская с удовольствием играла «спекулянтку». Это был сочиненный ею текст – автор разрешил. После сцены Раневской – овация, и публика сразу уходила. «Шторм» имел долгую жизнь в разных вариантах, а Завадский ее «спекулянтку» из спектакля убрал. Раневская спросила у него: «Почему?» Завадский ответил: «Вы слишком хорошо играете свою роль спекулянтки, и от этого она запоминается чуть ли не как главная фигура спектакля…» Раневская предложила: «Если нужно для дела, я буду играть свою роль хуже». * * * Однажды Завадский закричал Раневской из зала: «Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел!» «То-то у меня чувство, как будто наелась говна», – достаточно громко пробурчала Фаина. «Вон из театра!» – крикнул мэтр. Раневская, подойдя к авансцене, ответила ему: «Вон из искусства!!!» * * * Раневская называла Завадского маразматиком-затейником, уцененным Мейерхольдом, перпетум кобеле. * * * Как-то она и прочие актеры ждали прихода на репетицию Завадского, который только что к своему юбилею получил звание Героя Социалистического Труда. После томительного ожидания режиссера Раневская громко произнесла: – Ну, где же наша Гертруда? * * * Раневская вообще была любительницей сокращений. Однажды начало генеральной репетиции перенесли сначала на час, потом еще на 15 минут. Ждали представителя райкома – даму средних лет, заслуженного работника культуры. Раневская, все это время не уходившая со сцены, в сильнейшем раздражении спросила в микрофон: – Кто-нибудь видел нашу ЗасРаКу?! * * * Творческие поиски Завадского аттестовались Раневской не иначе как «капризы беременной кенгуру». Делая скорбную мину, Раневская замечала: – В семье не без режиссера. * * * Раневская говорила начинающему композитору, сочинившему колыбельную: – Уважаемый, даже колыбельную нужно писать так, чтобы люди не засыпали от скуки… * * * Как-то раз Раневскую остановил в Доме актера один поэт, занимающий руководящий пост в Союзе писателей. – Здравствуйте, Фаина Георгиевна! Как ваши дела? – Очень хорошо, что вы спросили. Хоть кому-то интересно, как я живу! Давайте отойдем в сторонку, и я вам с удовольствием обо всем расскажу. – Нет-нет, извините, но я очень спешу. Мне, знаете ли, надо еще на заседание… – Но вам же интересно, как я живу! Что же вы сразу убегаете, вы послушайте. Тем более что я вас не задержу надолго, минут сорок, не больше. Руководящий поэт начал спасаться бегством. – Зачем же тогда спрашивать, как я живу?! – крикнула ему вслед Раневская. * * * За исполнение произведений на эстраде и в театре писатели и композиторы получают авторские отчисления с кассового сбора. Раневская как-то сказала по этому поводу: – А драматурги неплохо устроились – получают отчисления от каждого спектакля своих пьес! Больше ведь никто ничего подобного не получает. Возьмите, например, архитектора Рерберга. По его проекту построено в Москве здание Центрального телеграфа на Тверской. Даже доска висит с надписью, что здание это воздвигнуто по проекту Ивана Ивановича Рерберга. Однако же ему не платят отчисления за телеграммы, которые подаются в его доме! * * * – Берите пример с меня, – сказала как-то Раневской одна солистка Большого театра. – Я недавно застраховала свой голос на очень крупную сумму. – Ну, и что же вы купили на эти деньги? * * * Раневская кочевала по театрам. Театральный критик Наталья Крымова спросила: – Зачем все это, Фаина Георгиевна? – Искала… – ответила Раневская. – Что искали? – Святое искусство. – Нашли? – Да. – Где? – В Третьяковской галерее… * * * Ольга Аросева рассказывала, что, уже будучи в преклонном возрасте, Фаина Георгиевна шла по улице, поскользнулась и упала. Лежит на тротуаре и кричит своим неподражаемым голосом: – Люди! Поднимите меня! Ведь народные артисты на улице не валяются! * * * Поклонница просит домашний телефон Раневской. Раневская: – Дорогая, откуда я его знаю? Я же сама себе никогда не звоню. * * * Валентин Маркович Школьников, директор-распорядитель Театра имени Моссовета, вспоминал: «На гастролях в Одессе какая-то дама долго бежала за нами, потом спросила: – Ой, вы – это она? Раневская спокойно ответила своим басовитым голосом: – Да, я – это она». * * * Как-то в скверике у дома к Раневской обратилась какая-то женщина: – Извините, ваше лицо мне очень знакомо. Вы не артистка? Раневская резко парировала: – Ничего подобного, я зубной техник. Женщина, однако, не успокоилась, разговор продолжался, зашла речь о возрасте, собеседница спросила Фаину Георгиевну: – А сколько вам лет? Раневская гордо и возмущенно ответила: – Об этом знает вся страна! * * * Как-то Раневская, сняв телефонную трубку, услышала сильно надоевший ей голос кого-то из поклонников и заявила: – Извините, не могу продолжать разговор. Я говорю из автомата, а здесь большая очередь. * * * После спектакля «Дальше – тишина» к Фаине Георгиевне подошел поклонник. – Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет? – В субботу будет сто пятнадцать. Он остолбенел: – В такие годы и так играть! * * * В купе вагона назойливая попутчица пытается разговорить Раневскую: – Позвольте же вам представиться. Я – Смирнова. – А я – нет. * * * Брежнев, вручая в Кремле Раневской орден Ленина, выпалил: – Муля! Не нервируй меня! – Леонид Ильич, – обиженно сказала Раневская, – так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы. Генсек смутился, покраснел и пролепетал, оправдываясь: – Простите, но я вас очень люблю. * * * В Кремле устроили прием и пригласили на него много знатных и известных людей. Попала туда и Раневская. Предполагалось, что великая актриса будет смешить гостей, но ей самой этого не хотелось. Хозяин был разочарован: – Мне кажется, товарищ Раневская, что даже самому большому в мире глупцу не удалось бы вас рассмешить. – А вы попробуйте, – предложила Фаина Георгиевна. * * * После спектакля Раневская часто смотрела на цветы, корзину с письмами, открытками и записками, полными восхищения – подношения поклонников ее игры – и печально замечала: – Как много любви, а в аптеку сходить некому. * * * Одной даме Раневская сказала, что та по-прежнему молода и прекрасно выглядит. – Я не могу ответить вам таким же комплиментом, – дерзко ответила та. – А вы бы, как и я, соврали! – посоветовала Фаина Георгиевна. * * * В доме отдыха на прогулке приятельница проникновенно заявляет: – Я обожаю природу. Раневская останавливается, внимательно осматривает ее и говорит: – И это после того, что она с тобой сделала? * * * Раневская подходит к актрисе N., мнившей себя неотразимой красавицей, и спрашивает: – Вам никогда не говорили, что вы похожи на Бриджит Бардо? – Нет, никогда, – отвечает N., ожидая комплимента. Раневская окидывает ее взглядом и с удовольствием заключает: – И правильно, что не говорили. * * * Хозяйка дома показывает Раневской свою фотографию детских лет. На ней снята маленькая девочка на коленях пожилой женщины. – Вот такой я была тридцать лет назад. – А кто эта маленькая девочка? – с невинным видом спрашивает Фаина Георгиевна. * * * Даже любя человека, Раневская не могла удержаться от колкостей. Досталось и Любови Орловой. Фаина Георгиевна рассказывала, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в элегантную красавицу-Любочку. Любочка рассматривает свои новые кофейно-бежевые перчатки: – Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж. * * * Раневская обедала как-то у одной дамы, столь экономной, что Фаина Георгиевна встала из-за стола совершенно голодной. Хозяйка любезно сказала ей: – Прошу вас еще как-нибудь прийти ко мне отобедать. – С удовольствием, – ответила Раневская, – хоть сейчас! * * * Рина Зеленая рассказывала: – В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который все время хаял еду. И суп холодный, и котлеты не соленые, и компот не сладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: «Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, я помню, были яйца!» – А вы не путаете ее с папочкой? – осведомилась Раневская. * * * На заграничных гастролях коллега заходит вместе с Фаиной Георгиевной в кукольный магазин «Барби и Кен». – Моя дочка обожает Барби. Я хотел бы купить ей какой-нибудь набор… – У нас широчайший выбор, – говорит продавщица, – «Барби в деревне», «Барби на Гавайях», «Барби на горных лыжах», «Барби разведенная»… – А какие цены? – Все по 100 долларов, только «Барби разведенная» – двести. – Почему так? – Ну как же, – вмешивается Раневская. – У нее ко всему еще дом Кена, машина Кена, бассейн Кена… * * * Приятельница сообщает Раневской: – Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа… Фаина Георгиевна прерывает ее возгласом: – Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу! * * * Раневскую о чем-то попросили и добавили: – Вы ведь добрый человек, вы не откажете. – Во мне два человека, – ответила Фаина Георгиевна. – Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй. * * * В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала: – Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание! * * * Артист «Моссовета» Николай Афонин жил рядом с Раневской. У него был «горбатый» «Запорожец», и иногда Афонин подвозил Фаину Георгиевну из театра домой. Как-то в его «Запорожец» втиснулись сзади три человека, а впереди, рядом с Афониным, села Раневская. Подъезжая к своему дому, она спросила: – К-Колечка, сколько стоит ваш автомобиль? Афонин сказал: – Две тысячи двести рублей, Фаина Георгиевна. – Какое блядство со стороны правительства, – мрачно заключила Раневская, выбираясь из горбатого аппарата. * * * Фаина Георгиевна Раневская однажды заметила Вано Ильичу Мурадели: – А ведь вы, Вано, не композитор! Мурадели обиделся: – Это почему же я не композитор? – Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» – «ра», вместо «до» – «де», а вместо «ля» – «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете. * * * Как-то начальник ТВ Лапин спросил: – Когда же вы, Фаина Георгиевна, засниметесь для телевидения? «После такого вопроса должны были бы последовать арест и расстрел», – говорила Раневская. * * * В другой раз Лапин спросил ее: – В чем я увижу вас в следующий раз? – В гробу, – предположила Раневская. * * * Литературовед Зильберштейн, долгие годы редактировавший «Литературное наследство», попросил как-то Раневскую написать воспоминания об Ахматовой. – Ведь вы, наверное, ее часто вспоминаете, – спросил он. – Ахматову я вспоминаю ежесекундно, – ответила Раневская, – но написать о себе воспоминания она мне не поручала. А потом добавила: «Какая страшная жизнь ждет эту великую женщину после смерти – воспоминания друзей». * * * В больнице, увидев, что Раневская читает Цицерона, врач заметил: – Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона. – Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не часто, – парировала Фаина Георгиевна. * * * В театре им. Моссовета Охлопков ставил «Преступление и наказание». Геннадию Бортникову как раз об эту пору выпало съездить во Францию и встретиться там с дочерью Достоевского. Как-то, обедая в буфете театра, он с восторгом рассказывал коллегам о встрече с дочерью, как эта дочь похожа на отца: – Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо! Сидевшая тут же Раневская подняла лицо от супа и как бы между прочим спросила: – И с бородой? * * * Раневская стояла в своей грим-уборной совершенно голая. И курила. Вдруг к ней без стука вошел директор-распорядитель театра имени Моссовета Валентин Школьников. И ошарашенно замер. Фаина Георгиевна спокойно спросила: – Вас не шокирует, что я курю? * * * Артисты театра послали Солженицыну (еще до его изгнания) поздравительную телеграмму. Живо обсуждали этот акт. У Раневской вырвалось: – Какие вы смелые! А я послала ему письмо. * * * Известная актриса в истерике кричала на собрании труппы: – Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу! Раневская толстым голосом заметила: – Терпеть не могу стоять в очереди! * * * Раневская вспоминала, что в доме отдыха, где она недавно была, объявили конкурс на самый короткий рассказ. Тема – любовь, но есть четыре условия: 1) в рассказе должна быть упомянута королева; 2) упомянут Бог; 3) чтобы было немного секса; 4) присутствовала тайна. Первую премию получил рассказ размером в одну фразу: «О, Боже, – воскликнула королева. – Я, кажется, беременна и неизвестно от кого!» * * * Режиссер театра имени Моссовета Андрей Житинкин вспоминает. – Это было на репетиции последнего спектакля Фаины Георгиевны «Правда хорошо, а счастье лучше» по Островскому. Репетировали Раневская и Варвара Сошальская. Обе они были почтенного возраста: Сошальской – к восьмидесяти, а Раневской – за восемьдесят. Варвара была в плохом настроении: плохо спала, подскочило давление. В общем, ужасно. Раневская пошла в буфет, чтобы купить ей шоколадку или что-нибудь сладкое, дабы поднять подруге настроение. Там ее внимание привлекла одна диковинная вещь, которую она раньше никогда не видела – здоровенные парниковые огурцы, впервые появившиеся в Москве посреди зимы. Раневская, заинтригованная, купила огурец невообразимых размеров, положила в глубокий карман передника (она играла прислугу) и пошла на сцену. В тот момент, когда она должна была подать барыне (Сошальской) какой-то предмет, она вытащила из кармана огурец и говорит: – Вавочка (так в театре звали Сошальскую), я дарю тебе этот огурчик. Та обрадовалась: – Фуфочка, спасибо, спасибо тебе. Раневская, уходя со сцены, вдруг повернулась, очень хитро подмигнула и продолжила фразу: – Вавочка, я дарю тебе этот огурчик. Хочешь ешь его, хочешь – живи с ним. * * * Вере Марецкой присвоили звание Героя Социалистического Труда. Любя актрису и признавая ее заслуги в искусстве, Раневская тем не менее заметила: – Чтобы мне получить это звание, надо сыграть Чапаева. * * * – Меня так хорошо принимали, – рассказывал Раневской вернувшийся с гастролей артист N. – Я выступал на больших открытых площадках, и публика непрестанно мне рукоплескала! – Вам просто повезло, – заметила Фаина Георгиевна. – На следующей неделе выступать было бы намного сложнее. – Почему? – Синоптики обещают похолодание, и будет намного меньше комаров. * * * Идет обсуждение пьесы. Все сидят. Фаина Георгиевна, рассказывая что-то, встает, чтобы принести книгу, возвращается, продолжая говорить стоя. Сидящие слушают, и вдруг: – Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят, – как бы между прочим замечает Раневская. * * * – Дорогая, сегодня спала с незапертой дверью. А если бы кто-то вошел, – всполошилась приятельница Раневской, дама пенсионного возраста. – Ну сколько можно обольщаться, – пресекла Фаина Георгиевна собеседницу. * * * Во время эвакуации Ахматова и Раневская часто гуляли по Ташкенту вместе. «Мы бродили по рынку, по старому городу, – вспоминала Раневская. – За мной бежали дети и хором кричали: «Муля, не нервируй меня». Это очень надоедало, мешало мне слушать Анну Андреевну. К тому же я остро ненавидела роль, которая принесла мне популярность. Я об этом сказала Ахматовой. «Не огорчайтесь, у каждого из нас есть свой Myля!» Я спросила: «Что у вас «Myля?» «Сжала руки под темной вуалью» – это мои «Мули», – сказала Анна Андреевна». * * * В эвакуации в Ташкенте Раневская взялась продать кусок кожи для обуви. Обычно такая операция легко проводится на толкучке. Но она направилась в комиссионный магазин, чтобы купля-продажа была легальной. Там кожу почему-то не приняли, а у выхода из магазина ее остановила какая-то женщина и предложила продать ей эту кожу из рук в руки. В самый момент совершения сделки появился милиционер – молодой узбек, – который немедленно повел незадачливую спекулянтку в отделение милиции. Повел по мостовой при всеобщем внимании прохожих: – Он идет решительной, быстрой походкой, – рассказывала Раневская, – а я стараюсь поспеть за ним, попасть ему в ногу и делаю вид для собравшейся публики, что это просто мой хороший знакомый и я с ним беседую. Но вот беда: ничего не получается, – он не очень-то меня понимает, да и мне не о чем с ним говорить. И я стала оживленно, весело произносить тексты из прежних моих ролей, жестикулируя и пытаясь сыграть непринужденную приятельскую беседу… А толпа мальчишек да и взрослых любителей кино, сопровождая нас по тротуару, в упоении кричала: «Мулю повели! Смотрите, нашу Мулю ведут в милицию!» Они радовались, они смеялись. Я поняла: они меня ненавидят! И заканчивала со свойственной ей гиперболизацией и трагическим изломом бровей: – Это ужасно! Народ меня ненавидит! * * * В Комарове, рядом с санаторием, где отдыхает Раневская, проходит железная дорога. – Как отдыхаете, Фаина Георгиевна? – Как Анна Каренина. В другой раз, отвечая на вопрос, где отдыхает летом, Раневская объясняла: – В Комарове – там еще железная дорога – в санатории имени Анны Карениной. * * * Раневская в замешательстве подходит к кассе, покупает билет в кино. – Да ведь вы же купили у меня билет на этот сеанс пять минут назад, – удивляется кассир. – Я знаю, – говорит Фаина Георгиевна. – Но у входа в кинозал какой-то болван взял и разорвал его. * * * Фаина Георгиевна вернулась домой бледная, как смерть, и рассказала, что ехала от театра на такси. – Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскакивал прямо перед носом у прохожих! Но по-настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик! * * * Как-то на гастролях Фаина Георгиевна зашла в местный музей и присела в кресло отдохнуть. К ней подошел смотритель и сделал замечание: – Здесь сидеть нельзя, это кресло графа Суворова Рымникского. – Ну и что? Его ведь сейчас нет. А как придет, я встану. * * * Близким друзьям, которые ее посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист. – И что же здесь изображено? – интересуются зрители. – Разве вы не видите? Это же переход евреев через Красное море. – И где же здесь море? – Оно уже позади. – А где евреи? – Они уже перешли через море. – Где же тогда египтяне? – А вот они-то скоро появятся! Ждите! * * * Когда Раневская получила новую квартиру, друзья перевезли ее немудрящее имущество, помогли расставить и разложить все по местам и собрались уходить. Вдруг она заголосила: – Боже мой, где мои похоронные принадлежности?! Куда вы положили мои похоронные принадлежности? Не уходите же, я потом сама ни за что не найду, я же старая, они могут понадобиться в любую минуту! Все стали искать эти «похоронные принадлежности», не совсем понимая, что, собственно, следует искать. И вдруг Раневская радостно возгласила: – Слава Богу, нашла! И торжественно продемонстрировала всем коробочку со своими орденами и медалями. * * * Алексей Щеглов, которого Раневская называла «эрзац-внуком», женился. Перед визитом к Раневской его жену Татьяну предупредили: – Танечка, только не возражайте Фаине Георгиевне! Когда молодожены приехали к ней, Раневская долгим взглядом оглядела Таню и сказала: – Танечка, вы одеты, как кардинал. – Да, это так, – подтвердила Таня, помня наставления. Вернувшись домой, Щегловы встретили бледную мать Алексея с убитым лицом. Раневская, пока они были в дороге, уже позвонила ей и сказала: – Поздравляю, у тебя невестка – нахалка. * * * Однажды Раневская потребовала у Тани Щегловой – инженера по профессии – объяснить ей, почему железные корабли не тонут. Таня попыталась напомнить Раневской закон Архимеда. – Что вы, дорогая, у меня была двойка, – отрешенно сетовала Фаина Георгиевна. – Почему, когда вы садитесь в ванну, вода вытесняется и льется на пол? – наседала Таня. – Потому что у меня большая жопа, – грустно отвечала Раневская. * * * Маша Голикова, внучатая племянница Любови Орловой, подрабатывала корреспондентом на радио. После записи интервью она пришла к Фаине Георгиевне и сказала: – Все хорошо, но в одном месте нужно переписать слово «фено´мен». Я проверила, современное звучание должно быть с ударением в середине слова – «фено´мен». Раневская переписала весь кусок, но, дойдя до слова «феномен», заявила в микрофон: – Феноме´н, феноме´н и еще раз феноме´н, а кто говорит «фено´мен», пусть идет в жопу. * * * Актер Малого театра Михаил Михайлович Новохижин некоторое время был ректором Театрального училища имени Щепкина. Однажды звонит ему Раневская: – Мишенька, милый мой, огромную просьбу к вам имею: к вам поступает мальчик, фамилия Малахов, обратите внимание, умоляю – очень талантливый, очень, очень. Личная просьба моя: не проглядите, дорогой мой, безумно талантливый мальчик. Рекомендация Раневской дорого стоила – Новохижин обещал «лично проследить». После прослушивания «гениального мальчика» Новохижин позвонил Раневской. – Фаина Георгиевна, дорогая, видите ли, не знаю даже, как и сказать… И тут же услышал крик Раневской: – Что? Говно мальчишка? Гоните его в шею, Мишенька, гоните немедленно! Боже мой, что я могу поделать: меня просят, никому не могу отказать! * * * 14 апреля 1976 года. Множество людей столпилось в грим-уборной Раневской, которую в связи с 80-летием наградили орденом Ленина. – У меня такое чувство, что я голая моюсь в ванной и пришла экскурсия. * * * Однажды Раневская с артистом Геннадием Бортниковым застряли в лифте. Только минут через сорок их освободили. Своему компаньону Фаина Георгиевна сказала: – Геночка! Вы теперь обязаны на мне жениться: иначе вы меня скомпрометируете. * * * Фаина Георгиевна гуляет по Петергофу, все фонтанирует, «из Самсона» струя бьет вверх и т. д. Раневская возмущенно говорит: – Это неправда! * * * Увидев только что установленный памятник Карлу Марксу напротив Большого театра: – Это же холодильник с бородой. * * * Раневская как-то рассказывала, что согласно результатам исследования, проведенного среди двух тысяч современных женщин, выяснилось, что двадцать процентов, т. е. каждая пятая, не носят трусы. – Помилуйте, Фаина Георгиевна, да где же это могли у нас напечатать? – Нигде. Данные получены мною лично от продавца в обувном магазине. * * * Олег Даль рассказывал: – Снимается сцена на натуре. В чистом поле. У Раневской неважно с желудком. Она уединяется в зеленый домик где-то на горизонте. Нет и нет ее, нет и нет. Несколько раз посылают помрежа: не случилось ли что? Раневская откликается, успокаивает, говорит, что жива, и опять ее все нет и нет. Наконец она появляется и величественно говорит: «Господи! Кто бы мог подумать, что в человеке столько говна!» * * * Мальчик сказал: «Я сержусь на Пушкина, няня ему рассказала сказки, а он их записал и выдал за свои». – Прелесть! – передавала услышанное Раневская. После глубокого вздоха последовало продолжение: – Но боюсь, что мальчик все же полный идиот. * * * После вечернего чтения эрзац-внук спросил Раневскую: – А как Красная Шапочка узнала, что на кровати лежит не бабушка, а серый волк? – Да очень просто: внучка посчитала ноги – волк имеет аж четыре ноги, а бабушка только две. Вот видишь, Лешенька, как важно знать арифметику! * * * Как-то, когда Раневская еще жила в одной квартире с Вульфами, а маленький Алеша ночью капризничал и не засыпал, Павла Леонтьевна предложила: – Может, я ему что-нибудь спою? – Ну зачем же так сразу, – возразила Раневская. – Давай еще попробуем по-хорошему. * * * – Фуфа! – будит Раневскую эрзац-внук. – Мне кажется, где-то пищит мышь… – Ну и что ты хочешь от меня? Чтобы я пошла ее смазать? * * * Раневская объясняет внуку, чем отличается сказка от были: – Сказка – это когда женился на лягушке, а она оказалась царевной. А быль – это когда наоборот. * * * – Вот женишься, Алешенька, тогда поймешь, что такое счастье. – Да? – Да. Но поздно будет. * * * Эрзац-внук спрашивает у Фуфы: – Что это ты все время пьешь что-то из бутылочки, а потом пищишь «пи-пи-пи»? – Лекарство это, – отвечает Раневская. – Читать умеешь? Тогда читай: «Принимай после пищи». * * * Раневская всю жизнь прожила одиноко: ни семьи, ни детей. Однажды ее спросили, была ли она когда-нибудь влюблена. – А как же, – сказала Раневская, – вот было мне девятнадцать лет, поступила я в провинциальную труппу – сразу же и влюбилась. В первого героя-любовника! Уж такой красавец был! А я-то, правду сказать, страшна была, как смертный грех… Но очень любила ходить вокруг, глаза на него таращила, он, конечно, ноль внимания… А однажды вдруг подходит и говорит шикарным своим баритоном: «Деточка, вы ведь возле театра комнату снимаете? Так ждите сегодня вечером: буду к вам в семь часов». Я побежала к антрепренеру, денег в счет жалованья взяла, вина накупила, еды всякой, оделась, накрасилась – жду сижу. В семь нет, в восемь нету, в девятом часу приходит… Пьяный и с бабой! «Деточка, – говорит, – погуляйте где-нибудь пару часиков, дорогая моя!» С тех пор не то что влюбляться – смотреть на них не могу: гады и мерзавцы! |
Администратор запретил публиковать записи.
Спасибо сказали: Сер.вл.
|
Фаина Раневская остроумные афоризмы и цитаты 9 года 3 мес. назад #1839
|
Мм, да... Легендарная женщина!
|
Администратор запретил публиковать записи.
|
Время создания страницы: 0.379 секунд